«Стихи прошли, а стыд за них остался»…

Текст: Георгий Янс

Трудно в истории найти времена, в которых одним из главных действующих лиц была бы Поэзия. И все же такие времена были.

«Шестидесятый год прошлого века (плюс-минус пару лет) дал старт совершенно особенному периоду, который закончился естественным образом где-то в начале девяностых, — вспоминал писатель Сергей Литвинов. — Никогда и нигде поэзию не любили так сильно, как в СССР в течение этих тридцати лет».

Удивительное время, которое мне посчастливилось застать. Нет, сегодня тоже есть поэзия, преимущественно рассредоточившаяся в интернете. Есть даже приличные поэты, которых в лучшем случае читает или знает 10-20 тысяч человек. А в те годы поэтические сборники издавались тиражом в 200 тысяч экземпляров и сразу становились дефицитом. А «Литературная газета», название говорит само за себя, в лучшие годы достигала тиража в шесть миллионов (!) экземпляров и все равно была тем самым пресловутым дефицитом.

«Нас мало, нас, может быть, четверо». Так о себе, Евгении Евтушенко, Роберте Рождественском и Белле Ахмадулиной написал поэт Андрей Вознесенский. Евтушенко еще добавлял Булата Окуджаву, называя себя и их «детьми ХХ съезда». На всякий случай вынужден напомнить, что на этом съезде компартии был разоблачен культ личности Сталина.

Практически ровесники, в 60-е годы прошлого века они были лицом советской русской поэзии. Криво выразился. Скажу так – именно в этот период популярность четверки поэтов в СССР была сопоставима с популярностью четверки «Битлз» в Англии.

В столь бешеной их известности есть определенная несправедливость. Талантливых поэтов было гораздо больше. Но так сложились звезды, что именно эта четверка стала лицом советской русской поэзии. Трудно поверить, но это факт – поэты, у которых из инструментов только слово, собирали стадионы.

«Стадиону» предшествовала «серия» из пяти вечеров в Политехническом музее в августе и сентябре 1962-го. Тогда Марлен Хуциев заканчивал съемки фильма «Застава Ильича». Фильм очень понравился министру культуры Екатерине Фурцевой. Она сделала только одно замечание – во второй части нет кульминации. Хуциев согласился и предложил доснять сцены на поэтическом вечере. Для этого с разрешения Фурцевой режиссер договорился с поэтами, в Политехническом музее арендовали зал… Объявление о большом вечере поэзии произвело фурор. В музей ломились тысячи безбилетников. Начиная со второго вечера поэтические чтения пришлось курировать отрядам конной милиции.

Те 20 минут документальной съемки, которые после всех цензурных сокращений все-таки вошли в фильм, стали главным видеодокументом и памятником советской оттепели.

Апофеозом стали концерты на малой арене Лужников, на которых собиралось более 14 тысяч человек. Молодые, энергичные, модные поэты. Они властвовали над слушателем, подчиняли себе. Сегодня, если поэт собирает 30-50 человек в зале, уже считается успехом.

На этих вечерах выступали и другие поэты, но «гвоздем» программы всегда была четверка, в которой наименее ярким и заметным был Роберт Рождественский. Но это не значит, что он был менее талантливым. Конечно, нет. 19 августа исполнится тридцать лет со дня его смерти.

Роберт Рождественский практически всю жизнь прожил в СССР. В отличие от своих поэтических товарищей являлся официально признанным и обласканным советской властью. Хотя при Хрущеве больше всех пострадал именно он. Почти полтора года вынужден был жить в Киргизии, занимаясь исключительно переводами. Но это скорее досадное недоразумение. Секретарь Союза писателей, лауреат всевозможных премий, орденоносец. Он не диссиденствовал, как Евтушенко, не печатался в «Метрополе», как Вознесенский и Ахмадулина. Он всегда шел в ногу с советской властью.

В 70-е годы мое отношение к поэту было полупрезрительно-снисходительное. Ну что с взять с поэта-песенника! Сегодня понимаю, что такое отношение к нему было абсолютно несправедливым. Да, поэт-песенник, но один из лучших авторов песенных текстов, а его «Ноктюрн» на музыку Арно Бабаджаняна настоящий шедевр.

«Я к тебе приду на помощь, – только позови,
Просто позови, тихо позови.
Пусть с тобой все время будет свет моей любви,
Зов моей любви, боль моей любви!»

Мы прощали своим любимым поэтам верноподданические «слабости». Андрей Вознесенский – «Ленин в Лонжюмо», Евгений Евтушенко – «Братская ГЭС», и были непримиримо строги к Рождественскому. А он сочинил гениальный и бессмертный «Реквием».

«А над ними травы сохнут,
А над ними звезды меркнут.
А над ними кружит беркут
и качается
подсолнух».

Рождественский был поэтом искренним. «…Писал о том, во что верил», – сказал он в одном из своих последних интервью. Веришь ему, когда читаешь его стихи, написанные в последние пять-шесть лет жизни.

Передо мной предстает совсем другой поэт и человек. У меня даже были сомнения, а точно ли Роберт Рождественский автор. Его последние стихи по времени совпали с горбачевской «перестройкой» и неизлечимой смертельной болезнью. В этих поэтических текстах я увидел порядочного и очень достойного человека.

В отличие от многих представителей творческой интеллигенции он не оправдывал себя тем, что «время было такое».

«И награды носил.
И заботы терпел…
Что ж ты хнычешь и губы кусаешь теперь?!
Что ж клянешься ты именем Бога:
мол, «во всем виновата
эпоха…».

Поэт не жалеет себя и в то же время пытается объяснить, почему он был именно таким.

«А я писал, от радости шалея,
О том, как мудро смотрят с Мавзолея
На нас вожди «особого закала».
(Я мало знал.
И это помогало.)
Я усомниться в вере
Не пытался.
Стихи прошли.
А стыд за них
Остался».

Такие строчки мог написать только очень достойный поэт и человек.