Вечный взгляд на память и русская зима Айвазовского

Текст: Георгий Янс

«Импрессия – это чувственное впечатление, ощущение».

Сегодняшние записки особенные. Они создавались в разных географических точках. Это несложно: ноутбук в рюкзак, сам в машину – и вперед. Движение – все, конечная цель – ничто. А потом еще и поразмышлять о бесцельном движении, как же иначе! И все же цель была – Витебск, Беларусь через Смоленск.

За долгие годы автомобильных путешествий и рассказов о них сложилась привычка до минимума сокращать посещение «культурных достояний». О них, самых разных, так много написано, что нет смысла повторяться. Тем более специалисты сделают гораздо лучше меня.

У меня же задача прикладная. Описать свои импрессии. Кто знаком с живописью импрессионистов, понимает, о чем я.

Сколько бы раз ни бывал в Смоленской губернии (а бывал здесь я мало), обязательно посещал усадьбу Талашкино княгини Марии Тенишевой. Место удивительной притягательной силы. Оно – смоленское Абрамцево. Все та же попытка возрождения, сохранения народных ремесел и образования крестьян, все те же лица художников: Михаил Врубель, Михаил Нестеров, Константин Коровин, Илья Репин.

Если в Абрамцево движущей силой всех начинаний был Савва Мамонтов, который вкладывал в них собственные капиталы, то в Талашкино командовала Мария Тенишева на деньги мужа князя Вячеслава Тенишева.

Промышленник, инженер, музыкант. Ему были чужды увлечения жены, но он никогда не отказывался финансировать ее проекты. Все социальные инициативы супруги ожидаемо потерпели фиаско. К повышению своего образования не стремились не только местные крестьяне, но и их учителя.

«Кипы педагогических, сельскохозяйственных и научных журналов лежали неразрезанными». Да и заниматься ремеслами те же крестьяне особого желания не испытывали.

«Из-за малейшего пустяка рабочие возмущались, выражали недовольство, происходили какие-то объяснения, целой гурьбой уходили, чтобы отстоять одного, снова возвращались, но становились на работу неохотно… Крестьянки перестали приходить за работой, с трудом сдавали старую, вышивали неряшливо».

И это при том, что к ним относились уважительно, и за свою работу они получали деньги. С началом революции 1905 года и вовсе пришлось приостановить культурные, образовательные и рабочие процессы. А сама княгиня уехала с дочерью за границу. Вернулась, чтобы в 1917 году уехать из России окончательно.

А крестьяне свою «благодарность» к владельцам Талашкино выразили способом, который вряд ли мог удивить в годы революции.

Князь Тенишев умер в апреле 1903 года в Париже. Вдова перевезла его тело в Талашкино, где князя похоронили в склепе под храмом Святого Духа.

«Тело любимого мужа Мария Клавдиевна Тенишева забальзамировала на 100 лет, но зимой 1923 года местные крестьяне осквернили фамильный склеп, гроб вынесли наружу, разломали, останки посадили в сани, вставили в рот сигарету и возили по деревне, а потом захоронили в безымянной могиле на сельском кладбище».

Главную художественную ценность имения составляет то, что оставили после себя владелица и ее талантливые гости, в первую очередь художники.

В те времена было обычным явлением для богатых людей приглашать в гости писателей, музыкантов, художников. Небогатые, они с удовольствием принимали подобные приглашения, получая возможность заниматься творчеством, не думая о хлебе насущном. Нередко с большим энтузиазмом вовлекались в проекты, придуманные хозяевами имений.

Главный проект княгини Тенишевой – храм Святого Духа. Храм с трудной и изломанной судьбой, который так и не был освящен Русской православной церковью.

Самое потрясающее в нем для меня – мозаичный образ Спас Нерукотворный, созданный художником Николаем Рерихом. Взгляд, от которого невозможно укрыться. Он все видит и понимает про нас, поэтому ему так грустно…

Дальше наш путь лежал в Смоленск. Конкретно – в местную картинную галерею. Я бы не пошел туда, если бы не рекомендации смоленских коллег. Не пожалел.

Во-первых, продолжил знакомство с Марией Клавдиевной Тенишевой. В галерее три ее портрета, выполненные Валентином Серовым, Ильей Репиным и Константином Коровиным.

Возможно, у меня художественный вкус так себе, но впечатлил меня репинский портрет, который не понравился самой княгине и особенно ее мужу. Тем не менее…

«Потом портрет был мне любезно предоставлен взамен пяти тысяч рублей. С мужем у меня опять из-за него вышла история. Он не на шутку рассердился и за деньги, и за неудовлетворительную вещь: «Боже мой, да, когда же эти художники тебя проучат и так тебя намалюют, что раз навсегда отобьют охоту к подобной пачкотне…» Но деньги дал.

Во-вторых, Иван Айвазовский. Абсолютно потрясающий незнакомый художник. Он хрестоматийный – морские пейзажи. И вдруг «Зимний обоз в пути». Это его единственный известный сухопутный пейзаж. Все оставшееся время в галерее провел около его картины. Такую сильную импрессию дал художник.

На выходе из галереи меня остановила семейная пара где-то из моего поколения: «Не подскажете, где улица Дзержинского?» «Я тоже гость. Но раз мы сейчас на улице Коммунистической, значит, где-то рядом и Дзержинский», – ответил я и направился к памятнику композитору Михаилу Глинке.

Еще пятнадцать лет назад писал про этот памятник: «Правда, в самом скульптурном изображении композитора не обошлось без курьеза. Сюртук на Михаиле Ивановиче застегнут справа налево, что характерно для женского кроя одежды». Убедился, что сюртук по-прежнему застегнут справа налево. Может быть, так и надо, да и не до споров – впереди нас ждет заграница под названием Беларусь.

Великий и парадоксальный

Только в русском языке предложение может состоять из пяти глаголов: «Решили послать сходить купить поесть».